Право оленя

Несмотря на открытое окно, в комнате было душно, еще и принесло откуда-то с улицы запах мокрой псины. В голове стояла муть, глаза слезились, но сон не шел. Я откинул вытертый плед, встал с дивана, пересел на стул и включил телевизор.

Экран осветил мою комнатку, маленькую и неуютную, почти без мебели. По телевизору шла передача о животных, и я убавил звук, чтобы голос Николая Дроздова не разбудил соседей.

- Этот олень нашел мох и сейчас увлечен им.

Олень, на которого камера дала крупный план, выглядел не очень. Рога его были кривоватые и несимметричные, под глазами и на ноздрях - засохшие дорожки слёз и соплей, на боку светилась плешь - не то ободрался, не то лишай, да и сам он был тощий и низкорослый, весь нескладный какой-то. Николай Дроздов тоже заметил это и сказал с плохо скрываемым презрением:

- Кажется, это не самый лучший представитель своего вида. Такой олень не даст сильного потомства, впрочем, ни одна самка его к себе и не подпустит, даже если он каким-то чудом обойдет других самцов.

Я шмыгнул носом. Мне оленя было жаль.

- Для того, чтобы очищать природу от таких дефектных особей, и существуют санитары леса. Один из них как раз подкрадывается к своей добыче.

Камера отодвинулась, и я увидел здоровенного чёрного волка, подкрадывающегося к оленю. Я удивленно нахмурился - разве волки подкрадываются? Так делают хищники-кошачьи, вроде тигров и львов, а волки и собаки свою добычу загоняют - но был слишком сонный, чтобы задуматься над этим.

Волк, в отличие от оленя, выглядел великолепно, и, в отличие от оленя, Николаю Дроздову нравился. Его закадровый голос стал прямо-таки масляным:

- Посмотрите на этого великолепного хищника в расцвете сил. Он прекрасно сложен, под его лоснящейся шкурой перекатываются мощные мускулы, его клыки остры, его прыжок не знает промаха. Он не голоден, но этот олень выглядит таким жалким и никчемным, что удержаться трудно.

Николай Дроздов издал вдруг странный звук - словно сглотнул, а потом шумно, с хлюпаньем, облизал губы.

- Сейчас он убьет этого оленя. Он прыгнет, вонзит зубы в его шею, и бесполезная жизнь оборвется. Таков закон природы; дефектный олень не нужен в этом мире. Волк убьет оленя, потом проживет свою долгую и счастливую жизнь. Это его право.

Закадровый голос, знакомый с детства, стал иным, неприятным, хлюпающим, словно ведущий говорил сквозь текущие слюни, и слова перемежались пошлым подхихикиванием. Мне было все равно: память уносила меня на много, много лет назад.

Я жил тогда в маленьком городке посреди тайги. Это был странный, хаотично построенный городок: здесь был поселок, где жили со своими семьями лесорубы, потом нашли полезные ископаемые, построили шахту, в поселок потребовались рабочие, и для них начали строить пятиэтажки то тут, то там, так что спустя несколько десятков лет городок представлял собой неоднородную смесь хрущёвок с центральным отоплением, газом и горячей водой и деревянных домиков с печками, банями и огородами. В одном таком домике с матерью жил и я: самый что ни на есть коренной обитатель в неизвестно каком поколении, не покидавшем поселка, а потом и города.

Отец умер много лет назад - говорят, придавило бревном на работе по пьяному делу. Мать пыталась выйти замуж снова, время от времени в доме появлялись мужчины, но надолго не задерживались, особенно познакомившись со мной. Мать после этого обычно срывалась на меня за каждую мелочь и шипела под нос «надо было делать аборт».

Мужчин можно было понять, я был довольно гадким ребенком. Маленький рост, плохая осанка, непомерно большая голова - в школе у меня было прозвище «Чупик», сокращенно от «Чупа-чупс», коросты от псориаза на руках и периодически возвращающийся энурез, а еще я заикался и заторможенно говорил, из-за чего имел репутацию умственно отсталого. Надо ли говорить, что уважением среди сверстников я не пользовался? День, когда число полученных подсрачников и подзатыльников было однозначным, я называл хорошим днем.

Хорошим днем был и тот день, когда в нашем классе появился новичок. Случилось это во второй половине сентября, когда соскучившиеся по издевательствам надо мной за лето одноклассники успели устать от моих однообразных слез и ненадолго от меня отстали.

В самом начале второго урока в класс вошла завуч.

- Ребята, у нас новый ученик, немного опоздал, я его задержала, разбирались с документами. Входи.

В класс вошел юный Аполлон.

Обычно никто не представлял нам новеньких, те просто входили и садились на свободное место, но тут вопросов не возникло: на месте завуча любой привел бы такого ученика лично.

Учительница заулыбалась. Девочки заулыбались. Мальчики подтянулись, выпрямили спину. Таня, первая красавица класса, гордая и надменная, презрительным фырканьем отвергавшая все наивные попытки подкатить, распахнула глаза и замерла на вдохе: решила, должно быть, что вот он, принц, которого она ждала. Угрюмый второгодник Борька, хулиган и любитель подраться, поднял взгляд и нахмурился.

- Здравствуйте! - Сказал наш новый одноклассник и улыбнулся нам открытой, искренней улыбкой, которую мы прежде видели только в советских фильмах о пионерах. - Меня зовут Артур.

- Артур к нам из Москвы приехал. - Сказала завуч.

- Ого! - Сказала учительница. - Наверное, наш город выглядит маленьким после Москвы?

- Может, и маленький, зато очень красивый и уютный. Воздух чистый, лесом пахнет даже в центре города, а ночью на небе столько звезд - в Москве такого не увидишь! А на горизонте горы, так красиво, я, как приехал, все время на них смотрел.

Все, включая учительницу и завуча, одновременно, как по команде, посмотрели в окно. Горы как горы, мы видели их с рождения, привычная деталь пейзажа, вдруг показались красивыми.

- Хм, ребята, а ведь и правда. Мы-то привыкли, не замечаем, а вот человек со стороны посмотрел и заметил. Артур, у тебя ведь папа на шахте работает, да?

- На шахтах, он инженер, мы всей семьей по разным городам ездим.

- Значит, уедете снова?

Девочки завздыхали.

- Ну, здесь мы надолго, так что через несколько лет. Знаете, еще рано говорить, но я, может быть, тут насовсем останусь, когда вырасту. Вот школу закончу, в Москве в институте отучусь, а потом вернусь. Здесь мне нравится.

Чтобы парень из Москвы захотел уехать в глубинку - кто бы в такое поверил? Но он сказал это так прямо и бесхитростно, что никто даже не хмыкнул.

- А на кого ты хочешь учиться?

- Я хочу быть врачом. Хирургом. Буду спасать хороших людей.

Учительница с завучем, и без того очарованные, совсем растаяли. Учительница, впрочем, спохватилась, что урок превращается в интервью, и указала на свободное место на первой парте:

- Ладно, Артур, садись с Олей.

Оля пискнула от счастья, поспешно спрятала обгрызенный карандаш в пенал и достала новый.

Под обаяние новичка попал даже второгодник Борька. На перемене он подошел к Артуру, и класс напрягся: что будет, борьба за лидерство, попытка подмять?

Была протянутая рука.

- Здорово! Я тут самый старший, звать меня Борис. Если чё, если будет кто-то напрягать, подходи, порешаем.

- Спасибо! - Снова сверкнув пионерской улыбкой, Артур пожал руку. - А хочешь, я тебе с математикой помогу? Я видел, у тебя формула не получалась, а я как раз по формулам с репетитором занимался. Там в учебнике не очень понятно написано, а репетитор мне понятно объяснял.

Борька учебников не читал ни в прошлом году, ни в этом, и, видимо, сразу планировал остаться на третий год, но все же согласился - и не пожалел: буквально через пару дней после того, как после уроков он посидел с новичком за партой с листком бумаги и карандашом, учительница вызвала его к доске - и вернулся он с твердой четверкой, возможно, первой четверкой по математике в его жизни. Успех так его окрылил, что Борька взялся за учебу и по остальным предметам.

Педагогический состав школы был готов молиться на новичка: успеваемость улучшилась у всего класса, на уроках была идеальная дисциплина, да и вне уроков мои одноклассники практически прекратили типичные для них ссоры и драки. Нет, Артур не читал нравоучений - хватало одного огорченного взгляда. Кому не хватало, тому позже объяснял важность правил приличия Борька, сунув под нос свой большой кулак.

Под благодать этого волшебного человека попал даже я. Как-то, проходя мимо, Артур вдруг улыбнулся, протянул руку и погладил меня по голове. Довольно странный жест между двумя подростками, ровесниками, но отчего-то тогда он показался совершенно логичным и уместным. Одноклассники засмеялись - но с того дня меня больше не били. Продолжали, конечно, называть шибздиком, чупиком, чмошником и прочими обидными словами, по подзатыльников от одноклассников я больше не получал, и даже когда какой-то пацан из другого класса мимоходом дал мне пинка, что делал до этого много раз, Борька неохотно ему сказал:

- Да лан, чё ты... Не трогай его, пусть себе валит.

Я не перестал быть изгоем, но все-таки немного расправил плечи, и в моей голове, где прежде был лишь страх перед побоями, появилось место для мечты - отчаянной, несбыточной, глупой - вот бы у меня появился друг! Настоящий друг, как в тех книжках, что я читал, как в диснеевских мультиках! Такой, с кем я мог бы поговорить хотя бы об этих самых книжках и мультиках! Не Артур, конечно - настолько нагло я не смел и мечтать - но хоть кто-нибудь!

И как-то раз после школы, когда я шел домой, Артур догнал меня и пошел рядом. Не совсем рядом, как ходят друзья, но близко. Поймал мой удивленный взгляд и улыбнулся. Я улыбнулся в ответ, искренне и открыто - впервые за много лет, наверное.

- А я вот решил сразу домой не идти, прогуляться по городу. У вас очень хороший город, ты знаешь? Я ведь серьезно говорил, что хочу здесь остаться.

- Д-да? - Смог я выдавить из себя. Говорить было трудно.

- Ага. Знаешь, я даже специально поспрашивал - у вас в больнице хирурга нет, больных в райцентр везут. Я выучусь - и будет у вас в городе свой хирург. Здорово же?

- Д-да...

- Слушай, Витя...

Я вздрогнул от собственного имени. Когда я слышал его последний раз? Учителя называли по фамилии, одноклассники... Лучше и не вспоминать, как называли; Даже мать, кажется, по имени меня не звала, только «Эй, иди сюда».

- Давно хочу спросить тебя, скажи, пожалуйста... Для чего ты живешь?

Откуда-то вдруг напахнуло псиной. Я оглянулся, но собак не увидел. Молчание затянулось, и Артур решил пояснить:

- Каждый ведь для чего-то живет. Я вот, например, хочу стать хирургом и спасать людей. Думаю, я принесу много пользы. А для чего живешь ты? Кем ты хочешь стать?

Что ответить на этот вопрос, я не знал. В мой обычный день я лишь хотел стать тем, у кого закончились уроки и он сможет наконец сбежать от издевательств одноклассников и уткнуться в книжку или включить мультики про покемонов. Я подумал и все же смог выдавить из себя:

- Я... Это... Я хочу стать электриком.

Почему нет? Дома я как-то розетку менял и меня не убило.

- Электромонтёром? Это замечательно! У вас ведь тут профессиональное училище, там есть такая специальность. Только... Ты как думаешь? Пришел туда, там тебе показали, как провода соединять, выдали диплом и всё? Там тоже вступительные экзамены, там учеба по всяким предметам, там физику сдавать надо. Ты сдашь физику? У доски ты как-то не очень отвечал.

С отчаянной надеждой я посмотрел на него: а что, если он и по физике с репетитором занимался и скажет сейчас: «Там в учебнике не очень понятно написано, а репетитор мне понятно объяснял, давай я тебе объясню». Артур же продолжил:

- А еще там учатся... Ну, всякие, знаешь. Не хочу сказать, что плохие люди, но такие, кто попроще. Думаешь, легко тебе там придется? там ведь и кто-то из твоих одноклассников будет, ты об этом подумал?

Об этом я не думал.

- А... Что...

- Что тогда делать? Ну, не знаю. Это твой дом?

Действительно, мы уже дошли. Мне сразу же стало мучительно стыдно за свой покосившийся деревянный домик с треснувшим стеклом в окне и забором из серых от старости досок.

Хлопнула дверь. Мать вышла и стала у калитки, запахивая незастегнутую куртку.

- Здравствуйте! - Поприветствовал ее Артур. Она кивнула, оглядела его с головы до ног, потом перевела взгляд на меня, поморщилась, и не требовалось быть экстрасенсом, чтобы прочитать ее мысли: «Вот таким должен был быть мой сын, вместо... Этого вот». Думаю, Артур это понял тоже. Он снова улыбнулся, махнул на прощание рукой и пошел дальше, а мать сказала два лишь слова:

- Дрова. Колоть.

Я был голодный - в столовую в тот день не ходил - но возразить не решился, мать явно была не в духе. Быстро переодевшись, я взял топор-колун и пошел во двор, куда накануне привезли напиленные чурки.

Колоть дрова стало моей обязанностью с прошлой зимы, раньше это делал сосед за деньги. Здоровенный колун был совсем не рассчитан на хлипкого подростка, я едва мог поднять его над головой, поэтому приспособился колоть дрова, раскручивая его: начинал движение вокруг себя, потом, используя накопленную инерцию, подбрасывал топор вверх и давал ему своим весом упасть на чурку, тяжело дыша и отдыхая после каждого удара.

Колун показался мне каким-то другим, заметно более легким, чем в прошлую зиму. Я покрутил им, держа одной рукой, взялся двумя руками, поднял над головой и ударил по чурке - так, как делали взрослые. Было нелегко, но чурка раскололась с первого удара. Я воровато оглянулся - не видит ли кто? И пощупал свои руки. Странно, что прежде я не замечал - оказывается, у меня были мускулы.

Наверное, я взрослею. Может быть, я немного еще подрасту. Может, чуть шире станут плечи, так что голова уже не будет казаться такой огромной на тощем тельце? Может, осанка улучшится? Может, даже псориаз пройдет? А в постель я уже полгода не писался, может, совсем перестану? И тогда...

Что тогда? Дело ведь даже не во внешности. Мне все равно не приблизиться не то что к Артуру, а даже к любому из одноклассников. Не приблизиться в... Я не мог найти правильных слов - нормальности?

Не будет у меня друзей. Не будет семьи. Я стану, как бомж Вася.

Бомж Вася был известной личностью в нашем городке. Бомжом в строгом смысле этого слова он не был, ему принадлежал маленький деревянный домик - такой же, как мой - но в нем Вася не жил, предпочитая кочевать по теплотрассам и подвалам, побираясь, копаясь в мусорках и подворовывая. Воровал он так неуклюже и неумело, что почти всегда попадался. Его порывались то побить, то сдать милиции, и тогда он сжимался в комочек, закрывал лицо грязными, с потрескавшейся кожей ладонями и плакал, как ребенок. Вонючий, в рваной, словно из ленточек куртке, был он в эти моменты настолько жалок, что удостаивался лишь пинка.

Недавно, правда, случилась с ним беда: поздно вечером кто-то подскочил к нему сзади и ткнул его в поясницу ножом. Кто, зачем, как помешал ему этот ничтожный человек - загадка. Получив нож в спину, Вася сделал единственную правильную вещь, которая его спасла: не стал кричать, просить пощады и защищаться, даже не обернулся, чтобы увидеть нападавшего - сразу бросился бежать. Он успел вбежать в магазин и упал уже там.

На его счастье, в магазине от прилавка только что отошел с бутылкой водки фельдшер скорой помощи, уже отметивший окончание суточной смены и намеревающийся продолжить отмечать. Усталость и опьянение не помешали ему исполнить врачебный долг, продавщица вызвала скорую, и потерявшего много крови бомжа удалось довезти до больницы. Говорят, хотели даже вызывать вертолет, чтобы срочно везти в райцентр - своего-то хирурга у нас не было - но то ли рана оказалась не настолько опасная, то ли не захотели ради бомжа поднимать вертолет, Вася остался в нашей больнице.

Я примерил на себя эту роль. Грязный, пьяный, всеми презираемый. Получивший нож в спину просто потому, что не понравился. Намного, в сотни раз вероятнее, чем электромонтер.

А все-таки, все-таки... Может, стоит попробовать? Хоть чуть-чуть трепыхнуться, прежде чем идти на дно?

Сейчас мне уже не вспомнить, что это было - какой-то спектакль на урок литературы? Или дело было под новый год, и готовили сценку к нему? Уроки закончились, я собирал учебники и собирался идти домой, а мои одноклассники стояли вокруг Артура и обсуждали актеров. Меня, конечно, в обсуждение никто не приглашал, но я услышал их разговор:

- Надо кого-то невысокого для этой роли, чтоб ниже Тани. У кого младший брат есть? Там на пять минут роль, только принести...

Я заметил вдруг, что ребята бросают быстрые взгляды на меня. Не так, как раньше, когда собирались поиздеваться, иначе - оценивающе. У меня задрожали руки, захотелось поскорее убежать, но вместо этого я встал и сделал шаг к одноклассникам, затем другой, третий. Они заметили мое движение и поняли его правильно.

Все замолчали, посмотрели на меня, затем вопросительно на Артура. Он оглядел меня сверху донизу и отрицательно помотал головой.

Одноклассники засмеялись, отвернулись от меня, вернулись к обсуждению ролей. Кто-то сказал почти дружелюбно:

- Ты-то куда лезешь, шибздик?

Действительно, куда это я полез. Забыл свое место, что ли? Почему-то это подломило меня сильнее, чем все предыдущие годы насмешек и издевательств. Я оделся, вышел из школы и пошел в другую сторону от дома - просто куда глаза глядят.

Ноги принесли меня на улицу на окраине, где было много заброшенных домов. Я шел мимо и считал:

Пустой... Пустой... Пустой... Светится окно, из трубы идет дым... Пустой... Пустой...

- Говорят, здесь бомж какой-то жил.

- А? - Обернулся я.

За мною шел Артур.

- Вот здесь. - Указал он рукой на один из пустующих домов.

- А... Д-да. - Кивнул я.

На его лице вдруг появилось так необычное для него озорное выражение.

- А давай туда залезем?

- З-зачем?

- Ну, просто. Интересно ведь. Я никогда не был в заброшенном доме. Давай? Вместе? - Улыбнулся он, почти заискивающе наклонив голову.

- Д-давай...

Дверь была не заперта и чуть приоткрыта, в прихожую намело снега. В доме почти не было мебели, один лишь драный диван, стол и стул, но, на удивление, сильно грязным и замусоренным дом не выглядел, разве что воняло мокрой псиной. В домике была нетопленная много лет, отсыревшая печка, возле дверцы которой лежал кусок водопроводной трубы с набалдашником - кажется, ей пользовались вместо кочерги.

Артур осмотрелся, потом подошел к дивану, попробовал его на мягкость рукой и сел. Приглашающе качнул головой:

- Сядь, поговорим.

Я сел на другой конец дивана.

- Ты извини, что тебя не взяли, ладно? - Сказал Артур.

- Н-ничего...

- Знаешь, у меня когда-то была крыса. Белая, ручная совсем.

Что это он вдруг вспомнил про крысу? - Удивился я. В домике крысу увидел, что ли?

Мой взгляд пробежал по углам, потом я посмотрел себе под ноги, потом под ноги Артура, но крыс нигде не увидел. Увидел лишь, что у Артура на одном ботинке развязался шнурок, хотел ему сказать, но он продолжил:

- Однажды мать ее взяла и унесла к соседям, у них тоже белые крысы были. А потом крыса родила четырех крысят. Трое были нормальные, а один больной какой-то; у него задних ног не было. Ну, вместо ног такие короткие загогулины. А потом как-то ночью крыса взяла и трех крысят съела, ну, знаешь, у крыс такое бывает. Причем съела нормальных, а больного оставила и выкормила. Глупая, да?

Я лишь непонимающе похлопал глазами.

- Он был вообще дефектный. Ползал на передних лапах, изгибался как-то. А еще у него внутри постоянно что-то болело, его даже погладить нельзя было, он пищать начинал. Зато мороженое очень любил. Я как-то пришел домой с мороженкой, ну и дал ему остатки. Он как вцепился, оторваться не мог, ел, пока не упал и не уснул. Я ему потом часто мороженое приносил. Может, у него от холодного болеть переставало, не знаю, но только увидит меня с мороженым - пищит и извивается. Единственная радость у него была. И я вот никак не мог понять... Ну вот скажи, зачем он жил?

Артур требовательно посмотрел на меня, словно я знал ответ на этот вопрос.

- Какая от него была польза? Вот от крысы польза была. Мне она нравилась, забавная. И самой крысе от ее жизни была польза, она была веселая. А крысенок этот что? Кого он порадовал? И самому все время больно было. Почему он все равно продолжал жить? Он ведь мог... Ну, не знаю, не есть и не пить, например. Ради чего продолжал? Ради мороженого? Но ведь до последнего хотел жить! Вырывался, пытался убежать... Ну, животное, оно ведь не думает, у него инстинкты, да?

Что-то защекотало мою щеку. Я тронул ее пальцами и обнаружил, что это слезинка выкатилась из уголка глаза.

- Но ты, Витя, ты ведь не крысенок. И не бомж, который последние мозги пропил... Ты ведь все понимаешь. Скажи, для чего ты живешь?

По моим щекам потекли слезы. Я уткнул взгляд в пол.

- Понимаешь, Витя, ты плохой человек. Не в том смысле, что совершаешь плохие поступки, а в том смысле, как, например, про инструмент говорят. Некачественный, сломанный, бракованный, понимаешь? От тебя всем плохо. И тебе самому плохо жить, и всем вокруг тебя. Маме твоей, ты ведь сам видишь, плохо. И нам с ребятами вот плохо. Ты видел, наш класс становится прямо настоящим коллективом? Все другу другу помогают, не ссорятся, все вместе. Но тебя куда девать? Ты словно лишняя шестеренка в механизме. Я не со зла, правда...

Годы школьных унижений научили меня быть всегда начеку и уворачиваться от подзатыльников. Мой разум еще хныкал и размазывал слезы, но тело дернулось в сторону, и в спинку дивана, там, где я только что сидел, воткнулся нож.

Я упал, отполз на четвереньках, вскочил. Артур встал тоже, сделал шаг в сторону, перекрывая мне путь к двери. В его руке был здоровенный, слишком крупный для подростковой руки охотничий нож с рукояткой из оленьего рога, украшенной серебристыми узорами. Мне почему-то сразу подумалось, что этот нож, должно быть, очень дорогой.

- Ну вот зачем? - Спросил Артур укоризненно и шагнул ко мне, выставив нож вперед. Я прыгнул к печке, схватил самодельную кочергу из водопроводной трубы и махнул ею, целя в нож.

- Ты что, с ума сошел? - Возмутился Артур, отдернув руку. - А если бы по пальцам попал? Ты хоть понимаешь, что я будущий хирург, мне руки беречь надо, я ими людей спасать буду! Ты слышал такое выражение - «мизинца не стоишь»? Ты буквально не стоишь моего мизинца! Я - будущий хирург! А ты будущий кто? Такие, как ты, кого в детстве травят, вообще маньяками становятся, я читал в книгах! Стой спокойно!

Его непоколебимая вера в своею правоту раздавила меня в лепешку. Я попытался снова махнуть трубой, но еле смог качнуть ею - мои мышцы будто превратились в кисель. Артур пошел ко мне, подняв нож, и вдруг наступил на свой развязавшийся шнурок.

Он упал с грохотом, неуклюже, даже забавно, раскинув ноги и вытянув вперед руку с ножом, так что его острие почти коснулось носка моего сапога. Меня вдруг тряхнуло от прилива адреналина, мое тело вспомнило, что я не первый год машу тяжелым колуном, мышцы налились упругой силой, я размахнулся из-за головы и ударил Артура концом трубы по руке - в полную силу, так, что влажно хрустнуло, а рука противоестественно изогнулась в локте, словно сустава там не было.

Артур взвизгнул от боли, скорчился, потом приподнялся, увидел свою сломанную руку.

- Ты что наделал... Как ты смеешь... Ты не имеешь права!

И тогда я ударил снова, снизу вверх, в челюсть. Удар был такой силы, что брызги крови долетели до потолка, а зубы разлетелись по всему домику, забарабанив по стенам. Артур упал тем, что осталось от его лица, в лужу своей крови и затих.

Я бросил трубу и пошел к выходу. Потом вспомнил, что видел по телевизору про отпечатки пальцев, вернулся и подобрал ее, отлетевший нож тоже подобрал зачем-то. Вышел из домика, оглянулся - следы наших ног смазанные, да и снег пошел, через пару часов засыплет. Пройдя мимо пары заброшенных домов, я втолкнул нож и трубу в сугроб: мне помнилось, что летом на этом месте никогда не высыхающая канава, полная полужидкого вонючего ила. С абсолютно пустой головой, в которой не было ничего, кроме звона, я пошел домой.

Артур остался жив.

Он должен был умереть в том заброшенном домике - не от ран, так от холода - но, по невероятному стечению обстоятельств, именно в этот день выписали из больницы бомжа Васю.

Протрезвевший, отмытый, побритый и даже в чистой одежде, которую ему собрали сердобольные санитарки, он почему-то не пошел на привычную ему теплотрассу, а решил заглянуть в свой домик, где и обнаружил примерзшего к полу Артура. Выбежав, он остановил удачно проезжавший мимо автомобиль, водитель которого вызвал скорую помощь.

Наш класс был подавлен случившимся. У девочек были покрасневшие глаза, парни скрежетали зубами и обещали найти злодея, не догадываясь, что злодей на задней парте отковыривает псориазные коросты с рук.

Вскоре Артура увезли на вертолете в большой город. До нас дошел слух, что руку ему спасли, хотя подвижность полностью уже не восстановится, и лицо собрали из ошметков, хотя шрамы останутся и зубы придется вставлять. Дошел и другой слух - отец Артура сказал на прощание, что ноги его больше не будет в этом сраном городишке.

После того, как Артур покинул нас, за пару недель класс вернулся к своему прежнему состоянию. Начались ссоры и драки, успеваемость покатилась вниз, снова начали травить меня.

Бить, меня, правда, больше не получалось. Неожиданно для самого себя я начал драться в ответ, жестко, подло и в полную силу. Первый раз, когда Борька снова решил дать мне подзатыльник, я воткнул ему свой маленький, но твердый кулак под ребра, неумело, но резко и болезненно, а когда он схватил мою руку и попытался завернуть ее за спину, коросты на руке полопались, измазав его моей кровью, так что он с отвращением отбросил меня.

- Ну его на хрен, вдруг он заразный. - Сказал Борька классу, а мне сказал такие слова, за которые взрослые мужики порой убивали друг друга. Я воспринял их равнодушно - как бы он меня ни назвал, я-то знал, что я гораздо хуже.

После восьмого класса, который я кое-как закончил (Борька не закончил - все-таки скатил свою было пошедшую на поправку успеваемость и остался на второй год), я взял документы и пошел в местное профессиональное училище. Еще не зайдя внутрь, я увидел на крыльце моих бывших одноклассников. Я остановился, подумал, потом пошел на вокзал, сел на первую попавшуюся электричку и уехал в соседний город. Там мне удалось устроиться работать на большой склад - сначала уборщиком, потом ночным сторожем, потом грузчиком, потом разнорабочим. Удалось снять комнатку - сначала маленькую и с тараканами, потом побольше и без тараканов. Смешно вспомнить, тогда мне это казалось невероятной удачей, которой я даже гордился. Жаль, похвастать было некому - друзей у меня никогда не было, а мать вскоре после моего отъезда наконец-то вышла замуж во второй раз и укатила с новым мужем в неизвестном направлении.

Так и прошло... Сколько? Двадцать лет? Двадцать пять? Больше? Я забыл даты. Зарплаты хватало на еду, одежду и лекарства от псориаза, меня никто не бил, а о большем мне не очень-то и мечталось.

Я на дне. И на эту жалкую жизнь я променял Артура? Он ведь мог стать хирургом и остаться в нашем городе. Иногда я слышу, как пролетает медицинский вертолет. Я знаю, что некоторые из них летят из нашего города, везут людей, которым нужен хирург, в тот город, где он есть. И я догадываюсь, что довозят не всех. Это моя вина.

Из моих одноклассников половина или села в тюрьму, или уже мертвы - наркотики, алкоголь, обычное дело для маленьких городков. Они могли бы стать коллективом, прямо как в советских книгах о пионерах, учиться и помогать друг другу, играть в школьном спектакле, а потом жить нормальной жизнью - но не будут. И это моя вина тоже.

Запах мокрой псины душил меня, в голове помутилось. Я встал, выглянул в открытое окно, чтобы найти источник запаха, но не увидел ни одной собаки. Я высунулся из окна по пояс, посмотрел вниз. Пятый этаж. Внизу асфальт, освещенный оранжевой уличной лампой. Если упасть, мозги не разлетятся, но шея точно сломается.

- Но что это! - Сказал вдруг телевизор за моей спиной голосом Николая Дроздова, и этот голос снова изменился: он перестал быть похотливо-шипящим, он стал звонким, задорным и будто даже насмешливым. Я удивленно обернулся, чтобы увидеть прыжок волка.

Волк прыгнул - и его зубы щелкнули там, где полсекунды назад была шея оленя, олень же подскочил вверх чуть не на высоту своего роста, потом приземлился прямо на волка и всеми четырьмя копытами сплясал на его теле. Захрустели кости, в стороны полетели капли крови и клочки шерсти, потом олень поскакал прочь, а волк, горестно подвывая и волоча заднюю лапу, захромал в противоположную сторону. Теперь он совсем не был похож на того грозного хищника, каким был минуту назад, теперь он был просто побитой шавкой.

Камера проследила за хромающим волком, потом последовала за оленем. Тот явно нервничал после этой встречи, но уже приходил в себя и снова принялся щипать какую-то травку. Николай Дроздов сказал - торжественно, ласково:

- Может быть, завтра этого оленя убьет другой хищник. А может быть, он проживет долгую оленью жизнь с ее маленькими радостями. Какой бы жалкой и ненужной она кому-то не казалась, это его жизнь, и сегодня он ее отстоял. Это - его право.

Непонятное наваждение исчезло. В голове прояснилось; я осознал, что мокрой собачьей шерстью больше не воняет, да и была ли эта вонь? Напротив, воздух был свежим, пахло яблонями, расцветающими во дворе дома. Телевизор показывал только белый шум - действительно, что за передачи о животных в три часа ночи? Привидится же такое...

Мне подумалось вдруг, что не так уж все и плохо. Я на дне, да... Но, оказывается, здесь, на дне, тоже есть жизнь. Грузчики, дворники, ночные сторожа - люди, которые общаются со мной на равных. У меня даже впервые появились друзья - почему я не помнил об этом пять минут назад?

Есть ведь Серега, грузчик, он хороший собеседник, особенно после того, как бросил пить. Вытащил меня на рыбалку, теперь мы чуть ли не каждую неделю ходим на речку, иногда и с ночевкой. Однажды во время такой рыбалки я рассказал ему про Артура. Он ответил лишь:

- Да и хрен с ним, сам виноват.

А еще есть Галя, кладовщица. Грустная женщина, но рядом со мной почему-то улыбается. Угощает меня домашними пирожками, а на день рождения (и как узнала, я не говорил никому!) подарила мне замечательный фонарик. Позавчера сказала, что у нее на кухне сломался шкафчик, попросила починить, надо бы прихватить завтра ящичек с инструментами. Как я мог забыть это?

А все-таки, для чего я живу? - Задумался я, ложась обратно на диван, и вдруг улыбнулся, найдя ответ.

Хочу, вот и живу.

Текущий рейтинг: 89/100 (На основе 23 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать